Хотят ли русские дружить с НАТО? (Бюллетень №3, ноябрь 2003 г.)
Хотят ли русские дружить с НАТО?
Б. Подопригора, военный политолог, полковник.
Как минимум, вариации на заданную тему создают «неформально-сквозной» фон большинства российско-натовских встреч, особенно, если в них принимают участие наши военные. Может, и вправду у военных особое мнение? Ответим сразу и с «усилением» модальности: дружить не только хотим, но и должны. Ибо альтернатива этому – конфронтация, которая не щадит ни богатых, ни сильных. Оценивать ли ее последствия для прочих? Они очевидны и без политической патетики: обоснования в пользу партнёрства аналогичны у нас и натовцев, военных и штатских. Другое дело, что стороны понимают под этой самой дружбой» – тем более, что одну кавычку непроизвольно ставит сама рука. Ибо, как заметил еще Макиавелли: «оптимизм наставляет дипломата, полководцу присущи сомнения».
Верим, что и «те и другие» с одинаковой надеждой воспринимают достижения на пути партнёрства. В частности, соглашение о взаимопомощи при поиске и спасании экипажей подводных лодок, переговоры с Польшей, Чехией, Словакией и Венгрией о модернизации 106 вертолётов Ми-24, и перспективы заключения контракта на аренду натовцами самолётов Ан-124-100 «Руслан», договорённость о 20 совместных учениях, 8 из которых планируется провести на территории России. Что же, стихия, как и Всевышний, «красных» от «синих» не отличает, а коммерческий интерес только усиливается политическим и наоборот. Да и вряд ли точка в нашем совместном миротворчестве поставлена на Балканах. Как несомненное достижение назовём и ставшую повседневной многообразную практику личных встреч военных России и НАТО: даже жаркий спор лучше холодной войны.
Спасибо политикам и дипломатам: правовая и организационно-процедурная базы нашего взаимодействия достаточно наработаны. Это и Основополагающий акт с совместным постоянным советом (СПС) Россия-НАТО, и формирование «двадцатки», и уже девять направлений сотрудничества, подкреплённые техническими соглашениями и протоколами. Однако комплиментарные оценки достигнутого – на чём постоянно делают акцент наши собеседники – умилять все же не должны. В брюссельской штаб-квартире альянса взгляд постоянно натыкается на матрёшки... Адресуемые нам комплименты нередко сопровождаются предложениями еще шире разнообразить партнёрскую практику вплоть до совместной борьбы с браконьерством и загрязнением морей. Дойдёт очередь и до этого. Но, может, пока определимся с тем, что считаем важным и мы – не менее равноправная сторона диалога? Речь идёт о ранжировании проблем, наиболее нас разводящих. С последующим поиском компромисса. Именно это, с нашей точки зрения, определяет качество сотрудничества, не подменяемое его количественными показателями и диапазоном форм. Только ли свойственная русским задушевность актуализирует тему партнёрского «духа»? На него и обращают внимание российские военные, не менее своих западных коллег наделённые замеченной еще Макиавелли предпочтительной осмотрительностью.
Увы, ни СПС, ни иной арифметический формат («19+1», «двадцатка») не уберегли нас от существенных расхождений в оценке ряда ключевых событий последних лет. Забывающаяся со временем балканская весна 1999 года не только сделала Югославию окончательно бывшей. Вывод наших военных обращен в будущее - не менее взаимных пожеланий партнёрского благополучия: НАТО показала, как намерена вести себя в постконфронтационную эпоху. Тем более, что в 2003 году наступила другая весна – иракская. Внутриблоковую разноголосицу лучше препарируют дипломаты. Для отечественных военных опять же важнее другое: никакие доводы не самых воинственных участников альянса не помешали планам его лидеров. Реализованным, вопреки международному праву, и, как показывает время, даже без зримого повода. Внутриблоковая же кооперация, даже в ограниченном объёме, тем не менее, сработала. Притом, весьма поучительно – не только для иракцев. За пятилетний период существования СПС произошло и «двукратное» - по срокам - расширение альянса. Его в Москве тоже, мягко говоря, не приветствовали. Только ли штабной несуразицей объясняется нестыковка между провозглашаемой Брюсселем «миротворческо-антитеррористической» доминантой и отнюдь не вялотекущей учебно-боевой деятельностью альянса? Например, в варианте проведённых в прошлом году на Балтике масштабных учений «Стронг резолв». Почему источником террористической угрозы называется один регион, а боевые корабли с экспедиционными силами замечены в непосредственной близости от нас? Там, где точно нет ни бен Ладена, ни муллы Омара.
Что из этого следует? А то, что Североатлантический альянс позиционирует себя, прежде всего, как военный блок, нацеленный на силовое переформатирование политической карты мира. Без комментариев и неуместных в данном контексте сопоставлений приведём сущностные для военных профессионалов параметры натовского потенциала: 23 тысячи танков (без учёта другой бронетехники), свыше 10 тысяч боевых самолётов, около боевых 650 кораблей. Комментариев заслуживает другое. Жизнь показала, что натовские военные куда привычней дотягиваются до пресловутой «кнопки», нежели их политики тому препятствуют. Или опять: есть вещи поважнее, чем мир? При том, что согласно натовской доктрине, сфера жизненных интересов альянса распространяется и на тех, кто в него не входит. А международное право, повторимся, перестаёт быть фактором сдерживания. Поэтому без колебаний переведём в разряд пропагандистских тезис о трансформации альянса в политико-военное образование, тем более политическое, на чём настаивают наши собеседники. Неужели наши партнёры не догадываются, что есть вещи поважнее, чем борьба с браконьерством?
Никуда не деться от темы натовского расширения, само упоминание которой вызывает у наших собеседников привкус кислого яблока: «опять вы об этом?» Мы о том, что наше понимание партнёрства исключает, по меньшей мере, создание проблем друг для друга. Если мы считаем, что включение в альянс той же Балтии снижает порог нашей безопасности, то кто вправе это оспаривать? О взаимных представлениях-восприятиях поговорим позже, но уже сейчас расширенческая тема требует расстановки принципиальных акцентов.
Во-первых, североевропейский-балтийский регион считается едва ли не самым стабильным в нынешней Европе, несмотря на соседство стран с сильно разнящейся историей. Поддержание благоприятного статус-кво обеспечено приблизительно 30 широкоформатными и региональными договорами – от ганзейской хартии до соглашения о сотрудничестве в зоне Баренцева моря. Русская пословица: от добра добра не ищут - имеет точный эквивалент и в английском языке: the best is the enemy of good…
Во-вторых, мы не оспариваем право любой страны выбирать союзников, которые соответствуют её представлениям о гарантах своей безопасности. Но она обеспечивается еще и безопасностью в более широком формате. Поэтому… не уйти от разрыва диалектического единства. Рассмотрим отдельно право на вступление и ответственность за приём новых членов НАТО. Признаем: живущие на берегах Вислы, Влтавы, Дуная, да и на балтийском побережье, по-видимому, не скоро забудут годы, уязвившие их национальное самолюбие: 39-ый, 56-ой, 68-ой. Сочтём за невежество попытки при случае добавить сюда и 45-ый. Но если учитывается историческая память, скажем, прибалтов, то, наверное, эта же память жива и в нас. Историки подсказывают: из приблизительно 100 военных кампаний, выпавших на долю России, около 90 были вызваны чьим-то «движением на Восток». По-немецки: Drang nach Osten.
Разве «принимающая сторона» не несёт и ответственность за своё «гостеприимство»? Не в фитнес-клуб выстроились в затылок обессиленные борьбой за первовступление клевреты демократических ценностей и радетели за экономическое процветание. Скажем больше: связь между демократией и военно-субординационным союзничеством нам представляется весьма искусственной, чтобы не сказать о демагогии. Экономическое же обоснование вообще вызывает иронию: «жизнь в провинциальном городке начинается, когда в него вступает кавалерийский полк» - так что ли? Зато последствия натовских «новоселий» прямо противоположны провозглашаемым на них тостам: зыбче оказывается почва под «европейским домом», слабее доверие между соседями-партнёрами. Следовательно, меньше той самой «широкоформатной» безопасности, которую мы считаем суммой безопасностей «индивидуальных». Только ли военно-штабная въедливость требует напоминания арифметических последствий натовской интеграционной страды? К маю 2004 года численность регулярных вооружённых сил блока увеличится с 3 млн. 450 тыс. почти до 4 млн. военнослужащих (на 16 проц.) Прирост резервистов при этом составит примерно 45 проц. Военный потенциал альянса в мирное время увеличится на 45 бригад, 500 боевых самолётов, 3 тысячи танков и т.д., в военное время – возрастёт ещё почти в полтора раза.
В-третьих, приведённая арифметика детализируется, по меньшей мере, тремя факторами. А они-то после вступления в альянс стран Балтии приобретают политикоформирующее значение для безопасности, как минимум, российского Северо-запада.
Первый: возможность размещения здесь ядерного и другого оружия массового поражения, создание военных баз НАТО в непосредственной близости от жизненно важных центров РФ. Руководство НАТО уверяет нас в отсутствии таких намерений… Ничто не вечно под луной. И испытанные нами политические метаморфозы подсказывают: даже Всевышний не гарантирует, что завтра будет таким, как сегодня, а не вчера. Тем более, что ряд заявлений балтийских политиков похожи на лоббирование именно таких намерений. Только ли в развитие «провинциально-кавалерийской» темы? Опыт нас учит: прошлые лидеры альянса при условии объединения Германии столь же убедительно, правда, «по-джентльменски» обещали не расширять блок вообще.
Второй: продвижение уже существующей военной инфраструктуры альянса в пределы стран Балтии… Кому, как не военным, понятно, что поддержание в боеготовности даже формально «пустых» аэродромов, портов, складов не менее существенно для развертывания войск, чем их непосредственное дислоцирование на потенциальном театре военных действий?
Третий: нераспространение на Балтию ряда важных военно-политических договоров, неадаптированность к новой ситуации Договора об обычных вооружённых силах в Европе. В гипотетической, но не исключаемой ситуации это позволяет совершенно легитимно «закачать» сюда неограниченное количество вооружений. Подвижки в этом плане нами замечены, но подвижки – ещё не договор. Да и лучше, чтобы в этом случае не возникал сам предмет договорённости.
Натовские собеседники предпринимают весьма энергичные, хотя порой и «платонические» попытки развеять наши опасения. Нам объясняют, что идеология НАТО изначально «оборонительная». Не будем лукавить: оборона и нападение – две стороны одной медали. И то, и другое осуществляется с опорой на военный потенциал, обращаемой нужной стороной для достижения искомой цели. Принятая в этом случае «идеологизированная» терминология не должна вводить в заблуждение. Вы видели на каком-нибудь военном ведомстве вывеску: «министерство нападения» или «госкомитет по подготовке агрессии и интервенции»? Существенней другое: стратегия НАТО предполагает, разумеется, «в целях обороны», нанесение первыми ядерного удара. Поэтому «идеология» – не единственное, что нам полезно знать о собеседнике.
Не менее целенаправленно нас убеждают в том, что деятельность НАТО открыта и прозрачна. Это, мол, само по себе является «профилактикой» любых опасений относительно её планов. В подтверждение наши собеседники приводят широкое разнообразие печатных форм, приглашают в натовские штабы и учреждения. Конечно, нас тяготит собственный полиграфический дефицит. Хотя и на наше гостеприимство, как будто, жалоб не поступало. Но мы разводим сущностную сторону дела и его знакомое по рекламным паузам пиаровское отражение. В марте 99-го весь мир в режиме живого времени наблюдал за подготовкой и проведением операции в Косово. Что это изменило для тех, кто оказался под прицелом?
Сюда же вписывается более широкая тема наших, необоснованно «субъективных», как нам объясняют, «представлений» об альянсе. Таковые, якобы, препятствуют естественному российско-натовскому сближению. А оно-де к посрамлению скептиков-ретроградов и без того вот-вот принесёт свои плоды. Побережём оптимизм для чего-нибудь более осязаемого. Взаимовлияние стереотипов и мифов – проблема общая. Приведение, вообще говоря, состоит из собственно приведения и простыни. Что за что мы принимаем - вопрос, обращенный к потомкам… Эх, каким бы кардинальным сломом взаимно-негативных «восприятий» могло бы стать превращение альянса в главный антитеррористический инструмент ООН! Превращение, явно напрашивавшееся после 11 сентября. С расширенным составом одинаково мотивированных участников! Увы, время для этого, как оказалось, не наступило. Придётся ждать, не упуская из виду того, что любая политика опирается, всё же, на жёсткую логику целеполагания. А не на представления – «субъективные», как у нас, или «объективные», как у другой стороны.
Не менее дискуссионна тема «недостаточного гражданского контроля» над российскими военными. Наши собеседники полагают, что это затрудняет результативность диалога. На эту тему нанизываются и «безальтернативность» призыва, и факты казарменного хулиганства, и «архаичная» система военного образования. Вряд ли всё перечисленное логично адресовать самим военным. По крайней мере, только им, а не юристам или культурологам. Зададимся риторическим вопросом: а что натовская стандартизация сама по себе гарантирует отсутствие проблем в партнерстве? А как же турки с греками? Мы-то, «архаичные», по крайней мере, ни с кем из натовцев клинки-ятаганы не скрещивали.
Не только политкорректность заставляет нас уходить от предлагаемого обсуждения китайской «непредсказуемости». Наши натовские собеседники всё явственней её противопоставляют «очевидности» своей политики. Демографические проблемы российского Дальнего Востока мы осознаём. Как и то, что российский орел – он о двух головах. Каждая из них вполне предсказуемо ищет и добрых соседей, и союзников. Оказывающихся таковыми или нет - по совокупной очевидности дел и намерений.
Лет двадцать назад на этом мы поставили бы точку. Сегодня согласимся, что монополией на истину не обладает никто, и искать её следует на встречных курсах... Признаем недостаточную, как считают собеседники, собственную внятность как партнёров. Как быть с их выводами о наших порой чрезмерно «плюралистических» оценках натовского расширения? Особенно, если двусмысленность исходит от неспециалистов, находящихся, тем не менее, не в последнем протокольном списке страны? Нам адресуют и такой «неудобный» вопрос: «Всё ли предприняла Москва, чтобы увлечь ту же Прибалтику не натовской, а, скажем, финско-шведской альтернативой?». Так ли «провокационно» складывающееся у наших собеседников мнение, что «Россия сначала многое отрицает, а потом соглашается»? Как частность, нас напрямую спрашивают о будущем того же Дальнего Востока. Имея в виду сквозящую в каждом пятом-десятом телевизионном репортаже тему его фатальной непригодности для обитания. Чем отвечать? Ностальгической арией из оперы «Юнона и Авось»?..
Вызовы времени – это словосочетание кристаллизовалось в трудном российско-натовском диалоге. Поиск ответов на них - взаимно безальтернативен. Что и обнадёживается русским напутствием: дорогу осилит идущий. Оно есть и в главном рабочем языке натовцев: if there is a will, there is a way. На этом поставим многоточие…